-
Schwartzhog
-
-
Не в сети
-
Модератор
- Сообщений: 8213
- Спасибо получено: 16026
-
Репутация: 124
-
|
Любителям "святых 90х" для освежения памяти о том пиз#@%е, что творился в то время.И про национальные окраины....
********
********
Пьяный стройбат громил Байконур.1992 год
В ночь с 23 на 24 февраля 1992 года в военно-строительных частях 110-й, 118-й, 253-й площадок вспыхнул солдатский бунт. За несколько часов бесчинств, грабежей и разбоев военному и государственному имуществу был причинен многомиллионный (по оценкам 1992 г.) невосполнимый ущерб. И практически не поддается оценке моральный урон, который понесли офицеры военных строительных частей, их семьи, жители города Ленинска и поселка Тюра-Там.
О случившемся уже на следующий день сообщило Центральное телевидение в программе «Время», показала свой видеорепортаж по городскому ТВ телекомпания «Байконур», появились публикации в некоторых центральных казахстанских, кзыл-ординской областной и городской газетах. Лейтмотивом всех этих событий было: «Солдаты устали терпеть голод и лишения... каждодневные издевательства со стороны офицеров... стройбаты – это грязь и позор нашего общества!»
НАЧАЛО
Волей случая я оказался в самой гуще тех событий, видел происходившее собственными глазами. За несколько суток до происшедшего как от солдат, так от офицеров и прапорщиков низовых подразделений (военно-строительных рот, батальонов), Управления начальника работ (УНР) на имя начальника ГлавСпецВСУ космодрома генерала С.Чухрова и его заместителей начала поступать информация о появившихся подстрекателях и растущем волнении среди солдат. Называли даже дату предполагаемого взрыва – 23 февраля.
Однако эти сведения генералом были названы «слухами, не стоящими внимания», а офицеры, представившие их, – «паникерами». Будучи в то время заместителем командира военно-строительного отряда (ВСО) по воспитательной работе, я решил в ночь с 23 на 24 февраля остаться у себя в части «ответственным», как тогда называли. Знаю, что так же поступили и многие другие мои коллеги – замполиты из соседних ВСО.
Формальным поводом для бунта послужил арест и содержание на гауптвахте 110-й площадки нескольких «авторитетов» из числа солдат, отличавшихся наибольшим цинизмом по отношению к армейской службе, отказывающихся работать на стройке, ходить в наряды, убирать помещения, выполнять приказы командиров и начальников. Вот их-то и кинулись выручать подогретые алкоголем и наркотиками сотоварищи – такие же бездельники и тунеядцы, которых потом назовут «борцами за справедливость» чуть ли «не со всей стройбатовской системой». Ими была предпринята попытка захватить оружие в военной комендатуре. Однако часовому, охранявшему ворота военной комендатуры, очередью из автомата удалось ранить водителя автомобиля, идущего на таран, и тем самым радикально поломать планы нападавших, предотвратить захват и распространение по Байконуру автоматов, пистолетов, штык-ножей, гранат и других боеприпасов.
К сожалению, вместо благодарности за честно и с риском для жизни выполненный солдатский долг бойца-часового в угоду отдельным трясущимся за свои погоны и портфели начальникам из ГлавСпецВСУ запрут в одну из камер этой же гауптвахты и долго будут мытарить, изучая, не нарушил ли он какой параграф устава, применив оружие. Меня до сих пор мучает совесть и жжет стыд за тех начальников-перестраховщиков, за то, что никто из нас сейчас и не вспомнит даже фамилию того парня – часового, предотвратившего большую трагедию.
После неудачи с захватом комендатуры небольшая толпа возбужденных солдат бросилась громить ближайший военный городок: солдатские казармы, штаб, столовую, склады. Зазвучали призывы: «По домам! Пошли с нами! Бей! Громи! Круши!» Некоторые рядовые солдаты-строители заразились этим всеобщим психозом. Толпа стала расти и покатилась от одного военно-строительного городка к другому. По пути громили казармы, били стекла, ломали мебель, двери, срывали замки с продовольственных и вещевых складов.
Безоружных офицеров, которые несли службу дежурными по ВСО, и тех, кто пытался оказать сопротивление, не пустить в казармы, бунтовщики избивали, снимали бушлаты, офицерские ремни-портупеи, срывали часы, шапки! Среди пострадавших оказался и мой хороший знакомый – майор Игорь Афонин, пытавшийся в меру своих сил предотвратить бесчинства, не дать втянуть в бунт других солдат. Ему сломали руку, которую он успел подставить под летящую на голову лопату!
Справедливости ради должен сказать, что моей части досталось меньше всего – обошлось без поджогов и убийств. Хотя, как и в других военных городках, в казармах были выбиты все стекла, выломаны двери, в том числе в штабе, похищена часть обмундирования и телевидеоаппаратура, разграблены продовольственный и вещевой склады, ограблена касса. Сам же я простоял в окружении пьяной толпы, прижавшись спиной к воротам части (чтобы не ударили сзади), ежесекундно ожидая нападения. Признаюсь, было страшно. Я готовился подороже продать свою жизнь. Возможно, нападавшие чувствовали, что терять мне нечего, потому, перебросившись между собой словами на нерусском языке, постепенно отошли и присоединились к занимавшимся погромами.
ВОЗЛЕ ШТАБА
Прокатившись по военным городкам 110-й, 113-й, 118-й и 253-й площадок, оставляя за собой пустые бутылки из-под спиртного, толпа бунтовщиков направилась к штабу управления инженерных работ (УИР) на 118-ю площадку, которым тогда командовал полковник Зотов. К тому времени туда уже приехал офицер ГлавСпецВСУ. Это был обычный «стрелочник», которому поручили замять ситуацию. Он объявил окружившим штаб бунтовщикам, что прибыл, чтобы записать все их претензии, жалобы и передать генералу С.Чухрову, который приедет только завтра к 9 часам утра
Еще несколько часов толпа бунтующих стояла возле штаба и не расходилась. Среди солдат было немало таких, которые просто поддались всеобщей эйфории и сейчас с ужасом думали о последствиях, которые их ждут. Офицеры, находившиеся там же, пытались уговорить таких солдат вернуться в казармы и лечь спать. Мне самому удалось собрать вокруг себя около десятка таких горе-бунтовщиков, но тут появились «авторитеты» и, выкрикивая угрозы на их родном языке, размахивая арматурой, снова загнали всех в общую толпу. К сожалению, солдаты больше боялись своих же «отмороженных» земляков, чем офицеров. Они знали, офицеры бить их не будут, а вот свои могут...
Недовольные таким исходом событий, бунтовщики 24 февраля, продолжая возбуждать толпу, выкрикивать угрозы и дебоширить, направились к городу Ленинску (ныне город Байконур), находящемуся в 30–40 километрах от места главных событий.
Собравшимся в примыкающем к городу поселке Тюра-Там бунтовщикам глава городской администрации (тогда еще Республики Казахстан) Виталий Брынкин пообещал отпуска, и командиры войсковых частей вынуждены были пойти у него не поводу. Убежден, что благодаря этому «мудрому» решению десяткам дебоширов, подстрекателям, грабителям удалось избежать тюремной камеры. Сразу оттуда же с железнодорожной станции Тюра-Там грабители, подстрекатели и бандиты уехали к себе домой, якобы в отпуска, чтобы никогда уже не вернуться в свои воинские части ни добровольно, ни по вызову прокурора, ни под конвоем.
Затем на основании одних только митинговых заявлений, без всяких служебных расследований и разбирательств в угоду бунтовщикам от должностей были отстранены несколько офицеров, которые якобы допускали рукоприкладство. На все эти формальности и издание приказов руководству ГлавСпецВСУ потребовалось всего сутки-двое!
НАШЛИ ВИНОВАТЫХ
Должен сказать, что долготерпимыми оказались офицеры и прапорщики военно-строительных отрядов Байконура. Пять дней они выслушивали огульные обвинения в свой адрес как со стороны бунтовщиков, которые в буквальном и переносном смысле, протрезвев, стали валить с больной головы на здоровую, охаивая всех и вся без разбора, надеясь отвлечь внимание от того, что они натворили, так и со стороны членов многочисленных комиссий, которые разбирались исключительно в проблемах солдат, ни разу даже не спросив: «А как живешь ты, прапорщик, офицер?» Для них все мы были уже потенциально виновны только потому, что носили офицерские погоны.
28 февраля офицеры и прапорщики-строители решили провести митинг в городе, на площади Ленина, но по предложению командира одного из ВСО майора П.Чумаченко собрались в Доме культуры строителей, куда пришли и руководители главка, и приехавший из Москвы генерал А.Макарычев. Люди хотели высказать свое наболевшее, пережитое. Сразу же было выдвинуто требование снять с должности начальника главка, который, по мнению офицеров и прапорщиков, скомпрометировал себя и не имел морального права ими командовать. Генерал А.Макарычев тут же объявил об отстранении генерала С.Чухрова от занимаемой должности. Но, как выяснилось, Чухрова перевели в Москву в аппарат командующего военно-строительными частями.
Говоря о других причинах бунта, должен сказать, что тяжелые условия службы солдат хотя и имели место, но не были его первопричиной. В противном случае солдатам достаточно было бы просто мирно покинуть казармы, сесть возле штаба ГлавСпецВСУ и ждать, пока не будут выполнены их условия. Но все развитие событий – с грабежами, поджогами, избиениями – показывает явную, преднамеренную организацию. Кому-то было это выгодно и нужно. По неофициальной информации сотрудников ФСБ, нам удалось узнать, что в случившемся не последнюю скрипку играли некоторые местные организации националистического толка. А может, это было нужно кому-то еще?
В одном я уверен твердо – это не нужно было ни офицерам, ни прапорщикам, ни большинству солдат военно-строительных частей.
Начиная с марта 1992 года руководство военно-строительных частей Министерства обороны приступило к активному расформированию ВСО на Байконуре и массовому увольнению офицеров и прапорщиков в запас. Сегодня на космодроме почти не осталось военных строителей.
Игорь Викторович Горячев - подполковник запаса, служил на Байконуре в 1985-2004 годах.
Секретный город Ленинск и объекты космодрома, естественно, возводили строительные войска. На февраль 1992 года на территории Байконура находилось 12 военно-строительных отрядов. Каждый по численности превосходил армейский полк, каждый имел собственную инфраструктуру, был полностью автономным. Располагались они в строгом геометрическом порядке вдоль асфальтированного шоссе, связывавшего все площадки запуска ракет и город Ленинск. И не только их: там же на боевом дежурстве стояли комплексы противоракетной обороны, а в шахтах – стратегические ракеты ответного ядерного удара. Несложно представить трагичность ситуации, когда целая дивизия военных строителей вышла из-под повиновения. Повязав головы белыми полотенцами, разъяренные солдаты практически всех национальностей, какие существовали в СССР, начали выходить на шоссе, чтобы маршем пойти на Ленинск с ультиматумом командованию космодрома.
– На Байконур выехали не только сотрудники спецслужб, – рассказывает Михаил Дауенов, – была создана правительственная комиссия, которую возглавил ныне покойный Юрий Хитрин. Перед нами поставили задачу: предоставить комиссии материалы оперативного расследования случившегося. А теперь представьте ситуацию той поры: все республики, представители которых продолжают служить в подчинении Москвы, заявили о своих суверенитетах. В Казахстане создается новая Конституция, стали актуальными вопросы принадлежности Байконура. Все это активно обсуждается местным населением, офицерами, сержантами и солдатами. Начинают выяснять: кто кому "папа", кто "старший" или "младший" брат. Резко меняется отношение офицеров к рядовому составу: рукоприкладство, физическое подчинение, унижение, оскорбление по национальному признаку…
Обстановка в отрядах накалялась исподволь, но уже во второй половине февраля они переводятся на казарменное положение. Караульным перестали выдавать оружие. Все это провоцирует солдат на ухищренные способы общения между отрядами: появились ночные посыльные и первые признаки организованного сопротивления произволу. Достаточно было искры… Она проскочила 23 февраля: в столовой одного из отрядов, где отмечали день Красной Армии, произошла драка между офицером и рядовыми. В итоге массовое неподчинение командирам и, спустя сутки, выход с территории отряда. По стечению обстоятельств это был самый удаленный от Ленинска отряд. Повязав головы белыми полотенцами, заняв всю ширину шоссе, первая тысяча строителей двинулась к городу. После прохождения территории очередного отряда на шоссе выходила еще одна тысяча.
Танцы на углях
Сегодня Михаил Юсупович сравнивает экстрим тех дней с танцами на горящих углях – достаточно было подсыпать пороха, чтобы гигантская и озлобленная толпа взорвалась. Первые признаки мародерства и разбоя уже присутствовали. Один только эпизод: от колонны на шоссе отделилась стая в сотню солдат. На территории уже оставленного отряда они принялись громить штаб, выволокли во двор дежурного телефониста, сорвали с него одежду и принялись избивать. Оружие при себе в тех событиях имели только чекисты. Дауенов с тремя своими сотрудниками попытался вырвать парнишку из рук озверевшей стаи, стая двинулась на них. Пришлось стрелять в воздух. Выстрелы отрезвили мародеров, и они начали пятиться к шоссе.
– По моему мнению, правительственной комиссией были приняты единственно верные меры по нейтрализации бунтарских настроений, – рассуждает Михаил Юсупович. – Самый близкий к Ленинску отряд сделали резервуаром, в который стекались идущие маршем по шоссе. Здесь очередной колонне предлагалось выбрать делегацию парламентеров, с которыми вели переговоры члены комиссии. С остальными вели работу аксакалы и женщины со станции Торетам, а также представители гражданской власти города. Работала специальная служба, сотрудники которой составляли списки адресов, по которым хотели бы уехать бунтовщики. На станции Торетам наша оперативная группа останавливала все поезда, идущие как в Среднюю Азию, так в европейском направлении. На них сажали вместе с сопровождающими уволенных в запас строителей, в пути их кормили и в пунктах назначения под расписку сдавали военкомам. За две недели напряженной работы нам удалось таким образом сократить численность личного состава стройотрядов на 9 с лишним тысяч человек. Тлевшие угли погасли…
Настало время разобраться с теми, кто их разжигал. Оперативниками были выявлены вопиющие факты беспредела, царившего в стройотрядах космодрома. Офицеры отнимали у солдат сахар и конфеты, старослужащие забирали у молодых новое обмундирование, вся тяжелая черновая работа – для первогодков. Офицер превратил солдата в… боксерскую грушу – несколько месяцев каждый вечер ставил его в угол и отрабатывал удары. Когда солдат падал, сослуживцы выносили несчастного во двор, обливали водой и снова ставили в угол. Наблюдать за избиением было развлечением всей роты. Другой солдат, призванный из Талдыкурганской области сын чабана, через четыре месяца службы стал немым. Отцы-командиры на виду у всего личного состава ставили его на четвереньки, заставляли изображать барана, которого затем жестоко избивали. Через четыре месяца несчастный оказался в госпитале.
– Тогда я впервые столкнулся с оголтелым национализмом, – вспоминает Дауенов. – Вместе с моим другом, начальником особого отдела космодрома полковником Лебедкиным, мы беседовали с майором-строителем Васильевым – депутатом Верховного Совета РК. И вот этот "народный избранник" нам заявляет: "События спровоцировали казахи, чтобы выгнать русских с Байконура. Казахи из КГБ специально для этого подняли местное население". И дальше в том же духе, не выбирая парламентских выражений, невзирая на то, что перед ним два полковника. На утреннем заседании комиссии мы с Лебедкиным доложили Хитрину о воззрениях майора и предложили отозвать депутатский мандат. В течение недели Васильев лишился депутатской неприкосновенности и был переведен в воинскую часть на Крайнем Севере России.
«Прибываю утром 25 февраля на службу, — говорит Белоцерковцу подполковник С. Кряжев,— поступил приказ генерал-майора Графинина: срочно выехать на девятую площадку строителей — усмирять толпу. Подобрали нас пятерых бывших политработников: меня, Максина, Ильязова, Нагорного и Пилюгина. Сказали, что солдаты не трогают тех, у кого голубые погоны, а своих офицеров не подпускают «на пушечный выстрел». Один попытался усмирять — ему проткнули живот ножом, другому — выкрутили руки, с третьего — сняли часы. Генералы и офицеры-строители ходят в технических куртках, чтобы не было видно погон.
На «УАЗике» выехали в часть майора П. Чумаченко. Прибыли. На плацу — море военных строителей, волнами ходят. Везде валяются фуражки без козырьков, разломанные табуретки, горы различного мусора. На шее у каждого солдата в виде перекрестья накинуто белое полотенце или кусок простыни — знак свободы. Прибыли в солдатский клуб, встретил нас полковник А. Орлов, распределил по казармам.
Зашел в казарму — ужас Господень. Была еще позавчера образцовая казарма, а теперь увидел Смольный в октябре 17 года, только в сто раз хуже. Обрывки портянок, обломки мебели, грязь, накурено, все оплевано. Смотрю, солдат берет табуретку за одну ножку — хрясь об стену — и в руках одна ножка — орудие восставшего стройбата. У других железные прутки, а то и ломики. Большинство солдат сидят и лежат на кроватях в грязных сапогах на белых простынях.
Захожу я и думаю, как же начать «работу». Виду меня «космический», в руке папочка для бумаг, улыбка на лице. Огляделся, пришел в себя в папиросном и наркотическом дыму, и ни с того ни с сего брякнул звонким голосом: «Здравствуйте, товарищи!» Все, кто сидел, лежал, стоял — мгновенно повернулись ко мне с вытаращенными глазами. По-моему, ошалели от такой смелости. А я продолжаю: «А почему у вас здесь такая грязь? Что это за беспорядок?». Подхожу к одной койке — лежит солдат в грязных сапогах на белой простыне, курит.
— Ты, что же, и дома у матери так на кровати ложишься? — спрашиваю.
Мгновенно меня «облепила» солдатская толпа.
— Бэссовэстный ты чэловек, — отвечает курильщик.
— Это почему же бессовестный?
— Мы тэбэ нэ вэрим, уходи.
Я присел на койку рядом с лежащим, а толпа вокруг все увеличивается. Взгляды недобрые, чувствую, что могут и прикончить, ломиком по голове.
— Когда наши вопросы рэщат? В отпуск хочу.
— Надо время для этого, видишь, как вас много, на каждого надо отпускные оформить. А почему вы обращаетесь ко мне, подполковнику, на «ты». Ведь я старше и по званию, и по возрасту.
— Мы Вам нэ вэрим. Офицеры бэссовэстные.
Потом подумал и поправился, что они не верят своим офицерам, а к офицерам космодрома претензий не имеют.
Я поднялся, солдаты расступились. Прошелся по казарме. Все разгромлено, нет ни одной целой вещи, будь то мебель, портреты или что иное. Заглянул в туалет — ужас. Унитазы забиты доверху, пол загажен, невозможно ступить, страшное зловонье. Перед входом в казарму я видел, что вся она вокруг тоже загажена. Один солдат «вступил» сапогом, зашел в казарму, стянул с койки одеяло и стал вытирать им дерьмо с сапога, потом бросил грязное одеяло на пол. Говорить с ним о чем-то было бесполезно. Смотрю, около каптерки еще одна толпа, ломиками взламывают дверь. Я подбежал, ору: «Вы что же делаете?» Разошлись нехотя, а я по казарме хожу, наблюдаю. Слышу, удары чем-то тяжелым снаружи в стену казармы. Вышел, вижу, солдаты ломиками проламывают стену (казарма сборно-щитовая) напротив каптерки. Я этих разогнал, ушли. Возвращаюсь назад, встретил знакомого офицера-строителя в солдатском бушлате. Спрашивает меня:
— Ты в казарме был?
— Да.
— По стене не размазали?
— Как видишь. Опять иду туда. Там, в ленкомнате с утра было четыре ваших офицера, сидели в солдатских бушлатах. По-моему, и сейчас там.
Зашли в казарму, смотрю, дверь в каптерку взломана и толпа тащит оттуда все, что под руку попало: обмундирование, сапоги, ботинки, шапки, ремни, здесь же сбрасывают свое грязное и надевают новое. Точно как в фильмах, где показывают мародеров. Стадо какое-то, а не люди. Я подскочил, встал у дверей, и у каждого выходящего начал отбирать «добычу», складывать здесь же в кучу. Ничего, отдают.
Вдруг сзади меня кто-то так огрел бляхой по голове, что искры из глаз посыпались. Хорошо, что в шапке был, ослабила удар. Оглядываюсь назад — на меня толпа человек тридцать надвигается, взгляды прямо-таки свирепые. Ору: «Вы же грабите государство!», а в ответ: «Ничего, государство богатое». Сзади толпы один из офицеров в бушлате мне машет рукой, кричит: «Уходи, а не то убьют».
Я отошел от двери, сел на табуретку, в голове шумит от удара. Грабеж закончился быстро. Когда он еще начинался, я послал одного из сержантов этой части в штаб, чтобы прислали аксакала, их обычно слушаются. Пришел казах, лет за пятьдесят, кричит: «Вы что же делаете?». Его оттолкнули от двери в каптерку, оскорбили. Аксакал ушел. Я его видел еще на митинге, на станции, он агитировал солдат не расходиться, пока не удовлетворят их требования. А здесь и ему чуть было не досталось.
Сижу на табуретке, обращаюсь к солдатам:
— А теперь давайте поговорим.
— А что говорить, — отвечает один солдат. — Все это — от собачьей нашей жизни. Прораб требует: принеси ящик масла, а не принесешь, — пойдешь на бетонные работы. А это здесь хуже каторги — больше недели не выдержишь. Раньше хоть масла можно было достать или купить, тем и спасались. Сейчас где его возьмешь? А голыми руками на морозе бетонный раствор долго не намешаешь.
Говорить больше было не о чем. Я им верил потому, что сам многое видел. Но нельзя было допускать разгула стихии.
Вышел из казармы. На плацу — молодая казашка сдирает с солдата новенький, только что «добытый» бушлат, кричит: «Ты — подлец! Ты же себя самого грабишь!» Влепила пощечину, потом вцепилась в бушлат. Налетела солдатская толпа, начала толкать и «тусовать» молодую женщину. Я подскочил, выхватил ее из солдатских рук. Меня, к моему же удивлению, солдаты послушались. А казашка ушла с плачем. Ушел и я. Генералы и офицеры-строители сидели в это время в штабе и не «высовывались». Здесь же была и милиция, но в казармы никто не совался.
Наша группа целый день промоталась среди солдат в казармах и толпе, но нам строители-руководители даже чая не предложили. Только один генерал все покрикивал: «Что сидите? Идите к людям, разъясняйте!» «Сволочи, довели солдат, а теперь «разъясняйте!»
Позже обменялись «впечатлениями» со своими коллегами из других казарм. Картина та же. В одной казарме стояли красивые 10-ведерные аквариумы с рыбками. Солдаты ломали и железными прутами разбивали их вдребезги. Особенно ужасно было видеть, когда «золотые рыбки» трепыхались среди осколков стекла на грязном полу, а несколько солдат с остервенением и злобой яростно давили их каблуками. Все диваны изрезаны ножами в клочья.
Руководство космодрома прислало в часть клубную машину с радиоустановкой. Пытались вести через динамики передачи, разъяснительную работу. Машина пришла, протянули кабель, подключились к сети. Начали передачи вперемежку с музыкой. Через некоторое время к машине подошел солдат и перерубил топором кабель питания. Повторное подключение — тот же результат. Пришлось убираться. Под вечер 25 февраля была вдребезги разгромлена и столовая. Оборвана электропроводка, даже варочные котлы «разбомбили» ломиками.
Капитана медслужбы А. Стеценко утром 25-го февраля откомандировали в медпункт на 9-ю площадку. Просидел весь день, больные не поступали, избитые — тоже. Приходила женщина из комиссии солдатских матерей, привела солдата, утверждая, что он мочится кровью, а никто его не лечит. Осмотрел — ничего подобного не обнаружил. Показалось, что идет натяжка. Позднее принесли повара, говорят — без сознания. Проверил — оказалось, в сознании, просто очень сильно устал, обессилел, двое суток не спал, кормил восставшую толпу. Потом уже стало известно, что в подожженных казармах сгорело 3 солдата-строителя.
25-го днем все ждали прибытия правительственной комиссии и выдачи отпускных билетов. К середине дня самые нетерпеливые решили отправиться по домам без всяких документов. С большим трудом удалось уговорить их не делать этого.
Наконец, для разговора со строителями прибыла внушительная комиссия: из Москвы, Алма-Аты, Главкомата СНГ. Генерал Чухров объявил свой приказ, который содержал выполнение почти всех требований солдат: об отстранении от должностей семерых офицеров, конкретно виновных в рукоприкладстве; о возбуждении уголовных дел в отношении ряда офицеров, о принятии мер по улучшению материально-бытовых условий (зарплата, питание), созданию нормального медицинского обслуживания.
Чтобы выполнить все это, по согласованию с солдатами устанавливался 15-дневный срок (по быту), и 30-дневный — по жалобам. Составлен график контроля общественностью условий проживания военных строителей, который был обнародован во всех строительных частях….
Обстановка по-прежнему оставалась напряженной...
Угнано 17 автомашин. Сожжены и разграблены все складские помещения. Сожжены 4 казармы и 2 штаба. Разграблена денежная касса части, похищено около 30 тысяч рублей. Погибло (сгорело) 3 человека, ранено 2.
В 20.40 (время московское) угнан ЗИЛ-130 на 33-й площадке. Сожжен штаб ВСО Суворова. Группа 30 человек уже на станции Тюра-Там.
Группа военных строителей движется пешим порядком в сторону города.
В 22.00. Нападение на выносной пункт. Жертв нет.
Убыло в отпуск 2900 человек. Два самолета сделали по одному рейсу. Заказаны самолеты — будут завтра.
В районе станции Тюра-Там снова скапливаются строители.
900 человек отправлено поездом на Алма-Ату.
Группа строителей пешком идет в сторону Кзыл-Орды.
Оформлено более 3 тысяч отпускных документов.
Меры по охране: 102 офицера в городе — замкнуты на комендатуру. 204 офицера круглосуточно дежурят по городу в две смены.
Усилены КПП. На КПП приказано строителей не задерживать, а только фиксировать, сколько из них прошло в город.
Охрана ТЭЦ, хлебозавода, насосной станции — по одному взводу из батальона охраны на каждый объект.
Оперативные группы в каждой части действуют круглосуточно...
Днем военным строителям весомо помогло командование космодрома, в частности, в «рассасывании» толпы. По решению начальника космодрома в 12.00 с аэродрома отправлены два самолета авиаполка с отпускниками на Гурьев и Алма-Ату. Всего было задействовано шесть самолетов. На железнодорожной станции специально для солдат подцеплялись к поездам дополнительные вагоны. В целом обстановка контролировалась многими органами и службами, хотя внешне это и не было заметно.
Чтобы выполнить все это, по согласованию с солдатами устанавливался 15-дневный срок (по быту), и 30-дневный — по жалобам. Составлен график контроля общественностью условий проживания военных строителей, который был обнародован во всех строительных частях….
Обстановка по-прежнему оставалась напряженной...
Угнано 17 автомашин. Сожжены и разграблены все складские помещения. Сожжены 4 казармы и 2 штаба. Разграблена денежная касса части, похищено около 30 тысяч рублей. Погибло (сгорело) 3 человека, ранено 2.
В 20.40 (время московское) угнан ЗИЛ-130 на 33-й площадке. Сожжен штаб ВСО Суворова. Группа 30 человек уже на станции Тюра-Там.
Группа военных строителей движется пешим порядком в сторону города.
В 22.00. Нападение на выносной пункт. Жертв нет.
Убыло в отпуск 2900 человек. Два самолета сделали по одному рейсу. Заказаны самолеты — будут завтра.
В районе станции Тюра-Там снова скапливаются строители.
900 человек отправлено поездом на Алма-Ату.
Группа строителей пешком идет в сторону Кзыл-Орды.
Оформлено более 3 тысяч отпускных документов.
Меры по охране: 102 офицера в городе — замкнуты на комендатуру. 204 офицера круглосуточно дежурят по городу в две смены.
Усилены КПП. На КПП приказано строителей не задерживать, а только фиксировать, сколько из них прошло в город.
Охрана ТЭЦ, хлебозавода, насосной станции — по одному взводу из батальона охраны на каждый объект.
Оперативные группы в каждой части действуют круглосуточно...
Днем военным строителям весомо помогло командование космодрома, в частности, в «рассасывании» толпы. По решению начальника космодрома в 12.00 с аэродрома отправлены два самолета авиаполка с отпускниками на Гурьев и Алма-Ату. Всего было задействовано шесть самолетов. На железнодорожной станции специально для солдат подцеплялись к поездам дополнительные вагоны. В целом обстановка контролировалась многими органами и службами, хотя внешне это и не было заметно.
Поздно вечером 25 февраля из Алма-Аты прибыла правительственная комиссия во главе с государственным советником президента республики Ю. Хитриным. Напряжение спало. Но ненадолго, хотя ситуация была взята под контроль. В городе начала нагнетаться нездоровая обстановка. Опасность такого поворота событий состояла в том, что на 17 марта был назначен плановый запуск пилотируемого космического корабля с международным экипажем.
Утром 28 февраля среди офицеров космодрома стала распространяться листовка майора П. Чумаченко — командира военно-строительной части, со следующими требованиями:
1. Защитить город и семьи офицеров от погромов бесчинствующей толпы.
2. Защитить права офицерского состава в вопросах службы и исполнения ими своих служебных обязанностей.
3. Восьмичасовой рабочий день и два выходных дня.
4. Принять меры к погромщикам и грабителям, разгромившим части 9-й площадки, конкретно и пофамильно, с освещением в средствах массовой информации.
5. Дать объективную информацию о событиях 24-26 февраля.
6. Принять закон о социальной защите офицеров и прапорщиков.
7. Предоставить офицерскому составу, уезжающему с Байконура, квартиры по месту жительства или новому месту службы.
8. Дать ответ в течение 3-х суток.
9. Дать возможность офицерскому составу служить, где захотят.
10. Силами ОМОНа защитить ГСМ, ТЭЦ, детские и учебные учреждения, лечебные заведения, аэропорт.
11. Выдать офицерскому составу табельное оружие. Эта листовка раздавалась в мотовозе на 32-й площадке.
Поздно вечером 25 февраля из Алма-Аты прибыла правительственная комиссия во главе с государственным советником президента республики Ю. Хитриным. Напряжение спало. Но ненадолго, хотя ситуация была взята под контроль. В городе начала нагнетаться нездоровая обстановка. Опасность такого поворота событий состояла в том, что на 17 марта был назначен плановый запуск пилотируемого космического корабля с международным экипажем.
Утром 28 февраля среди офицеров космодрома стала распространяться листовка майора П. Чумаченко — командира военно-строительной части, со следующими требованиями:
1. Защитить город и семьи офицеров от погромов бесчинствующей толпы.
2. Защитить права офицерского состава в вопросах службы и исполнения ими своих служебных обязанностей.
3. Восьмичасовой рабочий день и два выходных дня.
4. Принять меры к погромщикам и грабителям, разгромившим части 9-й площадки, конкретно и пофамильно, с освещением в средствах массовой информации.
5. Дать объективную информацию о событиях 24-26 февраля.
6. Принять закон о социальной защите офицеров и прапорщиков.
7. Предоставить офицерскому составу, уезжающему с Байконура, квартиры по месту жительства или новому месту службы.
8. Дать ответ в течение 3-х суток.
9. Дать возможность офицерскому составу служить, где захотят.
10. Силами ОМОНа защитить ГСМ, ТЭЦ, детские и учебные учреждения, лечебные заведения, аэропорт.
11. Выдать офицерскому составу табельное оружие. Эта листовка раздавалась в мотовозе на 32-й площадке.
3 марта 1992 года капитан В. Гутынин
Офицер космодрома подполковник В. Скулко докладывал командованию, что несколько казахов задавали ему те же вопросы, что и капитану Гутынину. Угрожали отключить электроэнергию и водоснабжение города. Спрашивают: «А вы за семьи свои не боитесь?». Предупреждали: «Март 92 года для Ленинска будет кровавым».
Капитан А. Азаров рассказывает: «Живет по соседству со мной семья одного казаха. Раньше жили спокойно, тихо и дружно. А недавно встречает меня и говорит: «У тебя хорошая квартира. Ты скоро уедешь, и я ее займу!» — «Почему это я уеду?» — «Уедешь... скоро вы все отсюда уедете!»
На 1 марта у руководства космодрома имелась информация из четырех космических частей о том, что казахи угрожают погромами офицерским семьям. В ночь на 1-е марта три казаха напали на хлебозавод с криками: «Мы вам покажем!»
В воскресенье к прапорщику В. Ипатьеву на квартиру пришел казах-сантехник, хотя его никто не вызывал. Объявил: «До 7-го марта мы займем твою квартиру!»
Подполковник М. Сатвалов в расстроенных чувствах говорит: «Жена дружит с одной женщиной-казашкой. Недавно та посоветовала: 4-го марта детей в школу не отпускай! Причины объяснять не стала».
Заведующий отделом культуры проинформировал, что в городе была снята листовка, призывающая к погромам жителей Ленинска. Главное выражение: «Убирайтесь отсюда!»
Ленинск взбудоражили слухи: на 3-е марта 1992 года назначен митинг казахов на площади Ленина, а 4-го марта ожидаются погромы офицерских семей.
Чтобы успокоить население, глава администрации города В.Брынкин и начальник космодрома генерал-лейтенант А.Крыжко выступили с обращением к военнослужащим, рабочим и служащим космодрома, жителям города Ленинска.
Таким образом, ситуация начала приходить в норму. Как потом оказалось, слухи о намечающемся на 3 марта 1992 года митинге населения казахской национальности на городской площади и погромах офицерских семей, якобы предполагавшемся 4 марта, — не подтвердились. Обстановка постепенно нормализовалась.
всё
nvo.ng.ru/notes/2006-04-14/8_baikonur.html
www.slusili-baikonuru.ru/index.php?topic=213.0
|